Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

— Тетя Марта отлично знает математику, — с достоинством сказала Констанца, поднимаясь, — вы знаете, дядя Дэниел, она ведь расчеты делает, для Арсенала.

— Как это Теодор сказал, — усмехнулась Марта, заправляя за ухо бронзовую прядь, — сейчас выигрывает тот, на чьей стороне наука. Делаю расчеты, узнаю сведения о вооружении армии, и отправляю их в Англию. Джон ведь написал: "Ни один уважающий себя ученый не будет пользоваться чужими достижениями, уж такие они люди, поэтому просто передавай мне цифры. Господь с ними, с этими химическими открытиями".

Мальчик слез с тележки и подбежав к Марте, уткнулся головой в ее шелковую юбку. "Ты же мой хороший, — заворковала женщина, — попрощайся с дядей Дэниелом и пойдем. Тебя дома ждет ванна".

— Брат, — подумал Дэниел, целуя пухлую, еще по-летнему загорелую щечку. Мальчик оправил свое бархатное платьице. Он грустно сказал, подергав Дэниела за полу сюртука: "Приходи к нам. С моими солдатиками поиграем. Я буду скучать, когда ты уедешь".

— Я тебе помогу, Марта, провожу до рю Мобийон, у меня еще есть время, — Дэниел поднялся и, подхватив брата, подбросил его. Тедди блаженно засмеялся. Обняв мужчину, ребенок прикорнул у него на плече.

Они шли к выходу. Дэниел рассматривал изумрудную сережку в нежном ухе женщины: "Все-таки она живет с месье Корнелем. Он там ночует, в ее квартире, два или три раза в неделю. Они бы и поженились, только вот Мэтью…, Хоть бы с ним что-нибудь случилось, а то жалко — видно, что Марта и Теодор друг друга любят. И с мальчиком он возится, как с собственным сыном".

— В Лондоне, — важно сказала Констанца, выходя из ворот, — у меня будет учителя математики, химии и английского языка. Когда я вырасту, я буду писать о науке. Мне надо в ней хорошо разбираться, тетя Марта, правда, ведь?

— Конечно, — рассмеялась женщина, — а то почитаешь La Gazette и за голову хватаешься — репортеры все, что угодно переврут. Но ты, — она наклонилась и поцеловала рыжую голову, — будешь не таким журналистом, Констанца, я уверена.

Они и не обратили внимания на невысокого человека в холщовой куртке мастерового, с коротко остриженными, золотистыми волосами. Он стоял напротив выхода из сада, рассматривая витрину книжной лавки.

— Сучка, мерзавка, — застонал про себя Мэтью, — гадина проклятая. Я же своими глазами похороны этого ублюдка видел, и могилу тоже. Теперь и в Лондон не поедешь, за деньгами, — надо опять от дорогого брата избавляться. И от нее. Хватит, зажилась моя жена на белом свете. Так, — он потер нос и вспомнил полученное на почтамте письмо, — это все подождет. Сначала узнаю, зачем мой старший брат послал пять десятков роз нашей милой сестрице Тео, — он ласково погладил свою суму и услышал сухой голос нотариуса:

— Разумеется, месье Бенджамин-Вулф, эта дарственная имеет силу на территории Франции. Вы иностранный подданный, штата Виргиния. Вы имеете полное право забрать свою рабыню назад, она — ваша собственность.

— Собственность, — раздув ноздри, повторил Мэтью. Он зашагал к набережной Августинок. "Если Дэниел с ней переспит, и я ему скажу, что Тео — наша сестра, он в петлю полезет, — смешливо размышлял Мэтью, проталкиваясь через толпу на мостовой.

Был ранний, теплый осенний вечер, с реки дул легкий ветер. Мэтью, остановившись у лавки зеленщика, купил спелую, сладкую грушу.

— Полезет — повторил он, вытирая с губ сок, выбрасывая огрызок в Сену. "Он, как наша матушка — совестливый. Она ведь повесилась, когда узнала, что папа со своей сестрой жил. Не зря я кое с кем из старых надсмотрщиков в имении поговорил. Золото быстро языки развязывает. Так что ни младшего брата у меня не будет, ни старшего, — Мэтью ухмыльнулся. Сняв со спины удилище, прикрыв золотистую голову суконной шапкой мастерового, он устроился ловить рыбу прямо напротив дома сестры.

Стол был накрыт на двоих. Тео, сидя напротив Дэниела, весело сказала: "Ты пей, это моэт, из того ящика, что граф д’Артуа прислал. В Марокко магометане, там вина уже не достанешь. Мистер Франклин мне рассказывал о договоре, что ты едешь заключать. Сложно будет? — девушка отложила серебряную вилку. Подперев смуглый подбородок рукой, она посмотрела на Дэниела.

— Господи, — подумал он, — какие у нее глаза. Как самая черная ночь, с золотистыми звездами. И ресницы такие длинные.

— Непросто, — он улыбнулся, поливая устрицы лимонным соком, — все-таки, это наше первое соглашение о дружбе. Надеюсь, что султан Сиди Мохаммед проявит к нам благосклонность. Но это дело долгое, — вздохнул Дэниел, — вряд ли я раньше следующей весны вернусь.

Когда Тео внесла тыквенный пирог, он рассмеялся: "Совсем как дома. Спасибо тебе большое".

— Я подумала, — девушка стала разливать кофе, — что тебе будет приятно поесть нашей еды.

— Жареного опоссума, — расхохотался Дэниел. "Дедушка Франсуа его любил, я помню. Или рагу из белок, тут и не достать такого. Впрочем, в Бостоне тоже этого не едят. Только у нас, в горах, на юге".

— Я так рада, что у Салли и Ната все хорошо, — Тео смотрела на колеблющиеся огоньки свечей, — и матушка его на свободе, и дочка у них родилась. Счастливые.

— А ты бы — хотела детей, Тео? — тихо спросил Дэниел. "Я смотрю на Марту, дочку Фрименов, на маленького Тедди, и думаю, — а у меня, когда-нибудь, будут дети?"

— Хотела бы, — после долгого молчания ответила девушка. "Но мало у кого в театре есть семья, это сложно — возвращаться на сцену после такого. У меня была наставница, мадемуазель Ленорман, бывшая актриса, она умерла тем годом, — она ушла из театра, когда у нее дитя появилось. Только ведь, — тоскливо проговорила Тео, — я бы хотела сначала полюбить, Дэниел. Я ведь и не любила никого.

— Я думал, что любил, — он поднялся, и, расстегнув сюртук, прислонился к косяку двери, что выходила на балкон. "Кто-то рыбу удит, — подумал Дэниел, — надо же, как поздно. Господи, не могу я так. Она ведь тоже — не любит меня, опять все будет — из-за одиночества. Не надо, не надо".

— Думал, — повторил он. "Мирьям покойную, и еще одну женщину, она замуж вышла потом. Не за меня, — усмехнулся мужчина.

— Меня любил один человек, — шелковое платье зашуршало рядом с ним, запахло розами. Она оказалась рядом — высокая, вровень ему. "То есть, я ему нравилась, — Тео покраснела: "А месье Корнель? Но я его не люблю, совсем, он просто — хороший друг. И Жанна — это иное, совсем иное".

— Я тебе хочу рассказать кое-что, — тихо сказала Тео. "Я об этом никогда, никому не говорила, Дэниел".

Он слушал. Потом, взяв смуглую, изящную руку, прижавшись к ней губами, Дэниел шепнул: "Я его сам, Тео — убью. Обещаю тебе. Пусть он мой брат, он мерзавец, каких поискать, преступник, нельзя его жалеть".